EDU.topia – 3. Внутренняя империя

Несколько лет назад в 9-ом классе у меня случился идеальный урок литературы (идеальный в тех координатах, в которых я его вижу): за 45 минут я не произнес ни слова – только переадресовывал. Обсуждали мы «Мертвые души» (один из последних уроков четверти – биография Чичикова), народ очень активно «зарубился» в споре (там и проблема отцов и детей, и воспитания, и образования, и товарищества против делячества – в общем, было о чем поговорить). И вот один ученик из наиболее активно участвующих в процессе обсуждения, понимая, что его аргументы явно звучат проигрышнее, расплакался. Это 9-ый класс. А ученик – герой.

Эта история для меня очень показательна. Сейчас среди школьников мало осталось людей, готовых вцепиться любому в горло за свою картину мира. Как правило, потому, что ее нет.

***

В погоне за общепринятым шаблоном успешности (получить аттестат особого образца, поступить в вуз, уйти в IT) школа потеряла самое главное: дети не знают, зачем они учатся, зачем они вообще ходят в школу. И в связи с этим произошла тотальная подмена понятий: учителя уверены, что их задача – контролировать результаты (выставлять отметки), ученики – что их задача – показывать результаты (получать отметки), родители – что их задача – козырять результатами собственных детей (мериться аттестатами). Сдать предмет становится важнее, чем знать предмет, «проходить» литературу – важнее, чем ее читать, навострить средний балл аттестата – важнее, чем позаботиться о том, насколько отметка соответствует реальному уровню знаний.

Уважаемые родители, вспомните себя. Какой вопрос вы задаете ребенку, когда он приходит из школы? ЧТО ТЫ СЕГОДНЯ ПОЛУЧИЛ? Не так ли? Не «что нового сегодня ты узнал по предмету?» и даже не «как прошел твой урок?», «что тебя впечатлило за день?» Нет. ЧТО ТЫ СЕГОДНЯ ПРИНЕС? (как в старом советском анекдоте, «Папа! Я принес четыре!» – «Поставь в холодильник!») И ребенок искренне уверяется, что «принести» важнее, чем «узнать». Поэтому в одиннадцатом классе начинается эта бойня за аттестат, когда ученики и родители готовы расстрелять собственного преподавателя за четвертную, а аттестатные баллы вырываются с корнями чести и самоуважения.

Я вас немного разочарую. Цель процесса – процесс. Только так работает любая учеба. Если вам нужен результат, вы должны хотеть процесса, самоотверженно, одержимо, без оглядки на «а что мне за это будет?» Очень многие родители промахиваются, когда приводят своих детей учить русский для того, чтобы сдать его, допустим, на 90 баллов. Это изначально мертвая позиция. Я всех всегда предупреждаю: я не занимаюсь средним баллом аттестата, если хотите отметку, сходите с ребенком от школы на хоккей. Мы работаем для того, чтобы научиться получать удовольствие от процесса. Как только ты почувствуешь кайф от того, что ты делаешь, результат придет сам собой. Нельзя некачественно заниматься любимым делом. Если ты любишь ремесло, ты обречен стать в нем профессионалом.

Поэтому одна из главных задач школы – научить ребенка хотеть. Хотеть вдумываться, хотеть шевелиться, хотеть искать, хотеть любить процесс. Многие просто не знают, что хотеть – это навык, его нужно прививать. Любознательность не появится сама по себе – ее необходимо культивировать в школе. За одиннадцать лет учебы ребенок должен найти дело (или хотя бы подойти к тому), без которого он не сможет жить. В классике есть идеальная формулировка правильного отношения к делу (она приписывается разным авторам: звучат Толстой, Чехов, Пушкин, так что ног уже не найти): «Можешь не писать – не пиши». Афоризм касался творчества, но он совершенно спокойно распространяется на любое ремесло. Дело только тогда считается твоим, если оно тебе воздух. Если ты можешь существовать без выбранной профессии, значит, ты ошибся профессией и стоит поискать еще. Ключевой целью развития человека становится то состояние, когда он находит дело, которым будет одержим. И чем раньше найдет, тем счастливее будет человек.

В этом году в Беларуси проводилась международная проверка учебных достижений школьников PISA, и после основного блока вопросов учащимся предлагалось пройти анкетирование о том, как они вообще видят жизнь и представляют свои цели. Так вот самым проблематичным был вопрос, который формулировался следующим образом: «Представьте себя в 30 лет и запишите, чем вы занимаетесь». Большинство детей он просто поставил в ступор, а это значит, что в школе подобное вообще не обсуждалось. Боюсь, это огромное упущение – куда-то не туда мы смещаем акценты. И поэтому мне хотелось бы в этом тексте поговорить о своем вИдении педагогики и – раз уж я нахожусь в этом контрольном тридцатилетнем возрасте – о том, зачем я в профессии.

Когда-то в разговоре со своими однокурсниками (а нынче уже коллегами) я эпатажно обронил одну формулировку, а потом она мне понравилась, и теперь (поскольку у меня прогрессирующая мания величия) я люблю себя с этого места цитировать. Я сказал так: «Сейчас на работу я езжу на машине, а хочу на нее ходить по воде». Не подумайте: я не пытаюсь подменить собою пророка – я веду к тому, что для того, чтобы качественно работать, ты должен видеть не только задачу. Ты должен представлять себе сверхзадачу – тот самый идеал, почти недостижимый огонек, в который ты вложишь всю свою любовь, все силы, весь профессиональный арсенал. Та сверхзадача, достигнуть которой за год ты сможешь максимум с одним-двумя учениками, но такими, ради которых каждый год ты снова и снова рвешься в бой. Я хотел бы сегодня именно о сверхзадачах.

Компетентность против человечности

Тенденции в появлении новых альтернативных (или называющих себя альтернативными) школ да и опыт работы в образовании  плавно подводят меня к одной мысли. Родителям, выбирающим для своего ребенка место, где пройдет его становление, нужно на берегу очень внятно определиться, чего они хотят на выходе: чтобы их ребенок стал компетентным специалистом или хорошим человеком. Чуть более сглаживая, могу переформулировать. Отсутствие какой опции в настройках выпускаемого в мир молодого человека вас больше расстроит: то, что не будет ювелиром, профессионалом своего дела, или то, что он не станет добрым, чутким и отзывчивым сыном / братом / мужем (дочерью / сестрой / женой – нужное подчеркнуть)? Не рассказывайте мне о золотых серединах или компромиссах: их не бывает. Выбирать придется из двух навыков один. Иначе рискуете проскочить мимо обоих.

Давайте я проясню картину. Почему не может быть и того, и другого одновременно? Единственный ресурс, которым мы реально располагаем и которым можем делиться с другими, – это наше время (всё остальное приходяще-уходящее, а в силу обстоятельств чего-то может нам вообще не прилететь). Это то самое важное, что мы можем дарить близким людям, инвестировать в собственное образование, причем вольны распределять его в зависимости от расставленных приоритетов. Воспитание себя как безоговорочного профессионала требует огромной усидчивости и щедрого расхода времени (поддержание своей квалификации на уровне тоже). Воспитание хорошего человека в себе также требует колоссальных временнЫх вложений (согласитесь: порой, чтобы быть хорошим мужем и отцом, достаточно перераспределить свое время в пользу семьи). Но у нас с вами в сутках – увы! – как ни крути, 24. И в итоге какая-то часть (либо профессиональная, либо человеческая) непременно «провиснет»: кинув свое время на собственный апгрейд, ты обязательно недодашь теплоты, внимания, заботы своим близким и друзьям. А если ты возьмешься сделать счастливыми всех, кто тебя окружает, в твоей компетентности появится брешь, потому что на поддержание оной (в смысле компетентности) ты выделил недостаточно времени, а это чревато.

Многие из нас соглашаются на распределение 50 / 50. Но это не золотая середина – это полумера: ты так-себе-профессионал и так-себе-человек. Это усредненный вариант – большинство такой расклад устраивает. Но родителям нужно понимать, что чем-то в итоге придется жертвовать, и лучше определиться с этим изначально: тогда они точно будут знать, какую школу для своего ребенка ищут: там, где его воспитают (условный «Город Солнца»), или там, где его научат (условная идея Михаила Шатурина). А также будут представлять набор качеств учителя, с которым сработаются: он будет вашему ребенку другом и духовным ориентиром или наплюет на сантименты, зато гарантирует выраженный в баллах результат.

Когда спрашивают, что для меня важнее, я всегда хочу вернуться к периоду своей филфаковской жизни. За время обучения на филологическом факультете через нас прошел такой объем литературы, что какие-то произведения волей-неволей приходилось читать «по диагонали»: иначе физически все успеть было нереально. Поэтому по дороге из дома или домой, открывая очередной неподъемный том, я ставил «птички» напротив произведений, к которым впоследствии должно бы вернуться. Но особенно обидно было тогда, когда ты отмечал для себя какую-то интересную цитату или яркий эпизод, а потом забывал зафиксировать этот момент, и теперь, спустя время, не можешь найти его даже через поисковик, потому что не помнишь дословно формулировки, но суть эпизода явственно перед глазами. Вот такой пример я хочу привести (и буду безмерно признателен, если кто-то подскажет мне выходные данные): вычитал «диагональным» чтением и сейчас периодами казню себя за то, что не записал.

У Моцарта был отвратительный характер. Страдали все: жена, родственники; друзей у него фактически не было. Но он оставил миру гениальные по масштабу, по мысли, по яркости изобразительной палитры музыкальные произведения. Ну неужели 8 каких-то несчастных родственников не могли потерпеть ради того, чтобы миру явилось чудо? Неужели спокойствие ближайшего окружения стоит того, чтобы жертвовать потенциальным набором шедевров? Кому было бы лучше, если бы Моцарт был примерным семьянином и не написал ни одной оперы? Только его семье? Не слишком ли это эгоистично – поставить свое спокойствие выше возможности сделать мир лучше?

Конечно, в работе для меня компетентность важнее человечности. Я готов закрыть глаза на любые трудности характера, если человек ювелирно делает свое дело. Хороших профессионалов гораздо меньше, чем хороших людей. Меня куда сильнее раздражает количество зазнавшихся дилетантов, чем присутствие в моей жизни людей с чудачествами во внутреннем мире. Я вообще против командности – я за параллельное существование нескольких мастеров своего дела, которые уважают друг друга, но не вмешиваются в чужой процесс. Мне достаточно знать, что в случае необходимости я могу обратиться к человеку, который разбирается в какой-либо области лучше меня, и целиком ему довериться.

Но прошу не путать перенос акцента с человеческого на профессиональное с аморальностью. Крепость моральных координат – это как раз первичное, что должна заложить школа в ребенка. За время моего наблюдения и размышления над разными педагогическими системами и теориями я пришел к выводу о соотношении возраста ученика и учителя: чем старше становится ученик, тем младше ему нужен учитель. Опираясь на материалы предыдущих репортажей, я бы сформулировал это так. В начальной школе ребенку необходимо некое продолжение семьи, поэтому учитель начальных классов должен стать детям мамой или папой (чаще получается, конечно, мамой, но пример семьи Геннадия и Татьяны иллюстрирует обе модели), когда ребенок подрастает и достигает того ядерного «переходного» возраста, когда действие важнее учебы, ему нужен скорее вожатый, который будет разбивать с ним палатки, гонять в футбол и сидеть у костра (эдакий аналог Дяди Жени из Города Солнца) – по возрасту старший брат или действительно дядя. А потом, когда к 9-11 классу у него нечаянно появится собственное мнение и он готов будет подвергать сомнению любую жизненную установку (даже самую здравую), ему нужен друг, с которым он может поспорить на равных, который на равных с ним будет искать ответы на морально-этические вопросы, а не предлагать готовые. И тогда к ним на урок литературы придет Сергей Сергеевич, взорвет их систему координат и заставит складывать по-новому.

Я хочу подчеркнуть: большинство тезисов, тут выдвигаемых, сформулированы мной именно в работе со старшеклассниками – людьми, которые уже начинали выстраивать свою ценностную сетку. Так уж сложилось, что всю сознательную учительскую карьеру через мои руки последовательно проходили 9-ые, 10-ые и 11-ые классы, и дети порой на уроках или в личных разговорах поднимали такие темы, на которые боялись говорить с родителями, опасаясь, что их не поймут. Поэтому следующие блоки этого текста, пожалуй, самые важные для понимания моего видения педагогики, потому что затрагивают они вопросы мировоззренческой системы, без которой невозможно воспитание ни хорошего человека, ни компетентного специалиста.

О природе человека

Все новооткрывающиеся учебные заведения (особенно частные) бравируют модными концепциями и яркими лозунгами о том, что школа призвана раскрывать природу ребенка, отталкиваться от нее и делать все возможное, чтобы оная не была затуманена диктатом бюрократической системы. Но это если мы принимаем за истину то, что человеческая природа достойна того, чтобы ее раскрывать.

Поясню. Я заметил, что большинство наших споров с коллегами о современной школе упираются в один основополагающий момент. Многие весьма уважаемые мною и уже сделавшие в профессии репутацию люди утверждают, что все люди прекрасны и наша задача – помогать им раскрывать это прекрасное внутри себя. Я же стою на прямо противоположных позициях: утверждаю,  все люди «так себе», ну, вот такие «фу», местами даже отвратительные (я знаю, о чем говорю: я с себя пишу этот портрет). Разве я не прав? Оглядитесь по сторонам: вы часто вокруг себя видите образцы сплошь чести да благородства? Не надо далеко ходить – понаблюдайте за собой, за своими родственниками. Кого из нас не поглотила бытовуха? Кто принципиально сосредоточился на духовном? Меня давно интересовал вопрос (эта тема болит не первый год): почему яркие, талантливые дети становятся среднестатистическими взрослыми? Куда девается запал? Неужели обаяние исчезает вместе с детством?

Для меня природа человека именно такая: он априори ленив и невежествен. Между «сделать качественно» и «сделать плохо» он выберет «сделать плохо», между «струсить» и «не струсить» выберет «струсить», между «развозить сплетни» и «проверять факты», конечно, первое – и так далее, накидывать можно бесконечно. Поэтому, на мой взгляд, задача любого образования – сдержать человеческую природу, не дать ей вырваться наружу. В каждом из нас сидит гадость, которую мы должны всеми силами внутри себя подавить, поставить заглушку, чтобы она не пролилась. Для кого-то подобной заглушкой является культура, для кого-то – воспитание, для кого-то – религия; каждая из них, если она справляется со своей функцией, достойна быть. Иногда этим фактором сдерживания становится просто возможность без стыда смотреть в глаза матери или первому учителю – в конце концов не прятать глаз глядя в зеркало по утрам. Но без нее человек скатится в то самое «оно» – к истокам сущности.

Можете считать меня фрейдистом, но, положа руку на сердце, Фрейд был потрясающим товарищем, он был невероятно прозорливым ученым, ведь ему довелось работать с людьми на минимальной дистанции полного доверия. И выходит, «чем больше я узнаю людей, тем больше мне нравятся…» (вставьте сами – не я сказал). Поэтому всем кричащим про несвободное общество, промывку мозгов, зомбирование и прочее о том, как школа подавляет личность, отвечу следующее. Человек в своем развитии должен расставить приоритеты в такой последовательности:

– защитить мир от себя,

– защитить себя от себя,

– защитить себя от мира.

Выстроить в своей моральной сетке систему внутренней защиты гораздо важнее, чем распознать в себе множество талантов. Человек должен ограничить вброс собственного дилетантизма во Вселенную, и поэтому ему нужно перестать рассказывать, что он ее центр, и вбить в голову необходимость постоянно работать над своей квалификацией. У нас у всех есть потенциальная возможность со временем деградировать (и многие ею с удовольствием пользуются). Упрямство становится более консервативным, милые чудачества молодости закрепляются в причуды старости и т.д. Как говорил один комик разговорного жанра, «ты рано или поздно превратишься в сморщенного пукающего ежа и вступишь в КПРФ». Поэтому порой «выйти в ноль» по окончании жизни – значит во многом остаться в плюсе («вверх по лестнице, ведущей вниз» — гениальный художественный образ). Сохраниться на исходных – это уже победа, для этого нам требуется много работы.

Меня всегда смущает и веселит, когда молодые люди всерьез называют себя талантливыми поэтами, популярными видеоблогерами или прекрасными актерами («я звезда» – фирменная подача российского шоу-бизнеса). Ни один по-настоящему компетентный человек не заявит во всеуслышание о своей мастеровитости или уникальности: он понимает, что самосовершенствование – это непрерывный процесс. Как только человек останавливается, он превращается в памятник самому себе, и тогда саморазвитие уже невозможно. Так что не стоит обставлять школу новомодными терминами, гаджетами и методиками – человека надо строить изнутри, и научить его самоограничению – важнейшая задача воспитания и образования.

А для этого человек должен осознавать свои пределы – пределы не только верхние, но и нижние, границы собственной мерзости. И задача педагогики в том числе – дать человеку возможность их проявить. Но это не самоцель, это не «проявить ради проявить». Дать возможность человеку проявить себя с худшей стороны для того, чтобы получить материал для анализа, материал для внутренней работы. Мы должны понимать, как далеко мы можем зайти в своем невежестве, в своей подлости, лени, доверчивости, несамостоятельности, в своем безразличии. Человек должен знать, в чем он плох – у каждого есть болевые точки, при надавливании на которые человеческое «дерьмо» польется в мир. А когда человек знает свои болевые точки, он будет подготовлен к тому, какую конкретно «заглушку» на них нужно ставить, над чем работать, каких жизненных ситуаций избегать. (Эта мысль уже гораздо тоньше сформулирована в классике: «Надо по капле выдавливать из себя раба», – кто узнал?)

Всем своим детям всегда говорю: «Бросайтесь в крайности: зная крайние точки, вы сможете определить, к какой крайности вы ближе, ну хоть на один-два пункта». Нельзя постоянно оставаться в нулевой точке координат: если ты там, значит, тебе всё равно. Рано или поздно придется определиться, вправо ты или влево, рано или поздно придется выбрать, чем ты готов пожертвовать. Выбор между хорошим и плохим сделать просто; настоящий выбор – это когда при любых раскладках ты что-то теряешь. И личность человека определяется тем, что он готов потерять, а с чем не расстанется никогда. Задача педагогики – дать возможность ребенку сделать настоящий выбор (настоящий, т.е. с двумя потенциальными потерями, когда в любом случае кто-то останется в проигрыше). Я хочу, чтобы мои дети умели делать этот выбор. Я не занимаюсь средним баллом аттестата. Я журналист в педагогике, моя профессия – человековедение.

Уже заезжена классическая фраза о том, что воспитание – это создание условий для воспитания (но извините: относительно педагогических систем я классик, а не новатор). В этом отношении я никакой не учитель – я режиссер-постановщик. Моя задача – расставить декорации так, чтобы ученик наиболее выпукло смог показать внутреннюю сущность, те или иные качества личности (да еще потом сумел отдать себе отчет в том, что произошло). Когда-то на литературном семинаре в Москве в разговоре о том, почему дети стали меньше читать, ведущая высказала очень нужную мысль (она распространяется на педагогику целиком): ученик не читает потому, что чувства, описываемые авторами классической литературы, не находят отклика в душе у подростка; задача родителя (и педагога) – сделать жизнь ребенка максимально насыщенной эмоциями и впечатлениями: чем большее количество впечатлений пройдет через него, тем большее количество душевных переживаний литературных героев он сможет воспринять. Это же работает в процессе становления любого подростка. Задача учителя – создавать ситуации, в которых ребенок может проявить себя наиболее многогранно (в том числе – а может, в первую очередь – в общении): тогда мы на выходе получим человека, который хотя бы познал самого себя (а с осознания себя начинается любое движение вверх).

О доверии

Но любая командная работа невозможна без абсолютного доверия всех членов команды друг к другу. В этом году в моей лицейской группе родилась (вербализировалась) формула абсолютного доверия, которая единственно возможна в отношениях между людьми (она касается не только работы, распространите ее на дружбу, на семейную жизнь – выйдет всё одно): «Если ручка синяя, а человек, которому ты доверяешь, говорит, что она красная, значит, ручка красная». И никак иначе. Иного доверия не существует. Когда человек говорит А, ты не должен задумываться, почему А: раз он так сказал, значит, на это у него есть причины и ты априори их принимаешь. Если ты перепроверяешь / перепоручаешь / перестраховываешь, это уже не доверие. Настоящая работа возможна только в атмосфере полного доверия.

Поэтому для меня очень важно (коли мы уж беремся работать с коллективом), чтобы группа / класс превратились в единый организм, в кулак, в закрытую систему, на территории которой все друг другу безоговорочно доверяют, всем друг с другом интересно. Кстати, в большей степени потому по дороге от учебных групп и «отваливаются» люди, что однажды выясняется, что коллективный формат работы им вовсе не подходит.

Этикет в большинстве своем – это выучка, это то, что можно натренировать. Он часто противопоставлен искренности. Я не хочу, чтобы мне говорили «спасибо», потому что так надо. Я хочу, чтобы говорили «спасибо» только тогда, когда искренне чувствуют благодарность. Самое лицемерное, что можно услышать на любой детской площадке, – это «простименяпожалуйстаябольшетакнебуду», которое бубнит ребенок, потому что мама заставила его попросить прощения. Со своими детьми мы всегда договариваемся о том, что, если они считают, что Сергей Сергеевич поступил как какашка (мы выбрали именно это слово: оно наиболее милое из всех вариантов названий подобных субстанций), они должны ему об этом сказать. Равно как и я: если какой-то их поступок вызывает у меня отторжение, обеспокоенность, раздражение или неприятие, я должен не откладывая дать ученикам это понять (разумеется, не прилюдно, но не «замолчать» свое состояние). Это единственное, что двигает работу честно. Было бы гораздо хуже, если бы, увидев мою неправоту, оскорбвшись какой-нибудь брошенной вскользь фразой или почувствовав в моем жесте фальшь, они сделали при этом вид, будто бы все нормально, снабдив его этикетным кивком – эдакий покер-фейс, который убивает и доверие, и командность, и все предыдущие наработки напрочь, стирая их до точки невозврата.

Проблема современной школы как раз в этом – в отсутствии хоть какого-либо доверия со стороны младших к старшим. Школа постоянно предлагает нам двойные стандарты, а дети (особенно уже в старших классах) как никогда чувствуют фальшь. Как только твои артикулируемые требования расходятся с твоими действиями, ты заканчиваешься для детей как авторитет (а соответственно, как педагог). Как только пропагандируемая система ценностей перестает соответствовать выбранной тобою в жизни, ты умираешь как специалист. Мне многие дети рассказывали, что на уроке литературы учителя позволяют себе подытоживать разговоры о нравственных исканиях литературных героев подобными формулировками: «Вы же понимаете, что это литература, а в жизни все по-другому». Понимаете, насколько ядовито это слышать детям, чья мировоззренческая система только находится в состоянии закалки. А тут выходит, что он получает 45 минут морализаторства, в которое не верит даже сам учитель.

И, конечно, в этом контексте хочется поговорить о роли родителей в процессе финального становления их детей. Я считаю, что в старших классах родителей стоит начать заново знакомить со своими детьми. Они искренне не догадываются, что за туловище ходит в соседней комнате, чем оно живет и чего хочет. Дело в том, что в большинстве родители знают того самого ребенка, который учился в 5-ом или 6-ом классе, а что произошло в его голове за время пресловутого «переходного возраста», упускают (тому виной разные причины, чаще всего сложившаяся привычка разговаривать дозированно и этикетно). Но они упускают тот факт, что со временем у него отрастает собственное мнение и рано или поздно он с ним придет в дом и начнет знакомить с родителями, и с этим надо что-то делать.

Чаще всего родители (по опыту своих старших или прочитав несколько килограммов соответствующей литературы) пытаются выстраивать с подростком доверительные отношения, но тут открывается парадоксальная вещь. Большинство людей в мире на самом деле не хотят правды, потому что не знают, что с ней делать. Умеют слушать правду считанные люди – остальные хотят, чтобы им искренне говорили то, что они хотят услышать. А когда ожидаемое разошлось с результатом, возмущаются, что им, мол, подбросили бракованную правду. А не бывает правды плохой и хорошей: ты хотел правды – тебе ее сказали, это уже хорошо. Правду нельзя воспринимать оценочно, одобряюще или осуждающе, иначе вы по ходу меняете правила игры. Правда – это объективная реальность, это исходные данные, с ними нужно просто работать. Глупо говорить: «Отвратительно, что этот стол деревянный!» Как только ребенок поймет, что его правда вас не устроила, он больше никогда не выйдет на откровенный разговор.

С образованием получается точно так же. Однажды выяснится, что вы со своим ребенком видите его будущее по-разному. Вы уже настроили планов, в своей голове представили даже будущее рабочее место собственного чада, а выходит, что он не вписался в вашу мечту. И тут, как говорил один известный российский футболист, «ваши ожидания – ваши проблемы». Мне когда-то по ходу риторического турнира по «Горю от ума» пришла в голову вот какая мысль. Мы все восхищаемся центровыми мировоззренческими героями литературных произведений, сочувствуем положительным персонажам, но никто из нас не желает их судьбы своему ребенку. Это разве не есть корень наших двойных стандартов? Давайте признаемся: чаще всего мы хотим не результата, а комфорта; мы хотим не детям счастья, а себе спокойствия (потому что счастье любит беспокойных, пытающихся, с ним всегда как на пороховой бочке). Со спокойствием проще: есть шаблоны более-менее «правильной» жизни, которые родители вечно примеряют на своих детей, и, как только те перестают им соответствовать, начинают бить тревогу.

Мы все погрязли в двойных стандартах. Мы хотим справедливости тогда, когда речь заходит о третьем лице. Когда проблема касается нашего ребенка, нам всем человечность подавай. Так вы определитесь, чего вы хотите: как говорили в Одессе, «вы либо мойтесь ниже, либо шейтесь выше» (из обожаемого мною «Ландыша серебристого»). Большинство родителей по итогу хотят не счастливого будущего для своего ребенка, а хорошего ракурса для себя: как они будут смотреться на людях, если ребенок выберет ту или иную дорогу. Поэтому уж извините: я не верю, когда народ ратует за честность – все мы хотим в первую очередь сохранить лицо. Нужно как минимум не побояться себе в этом признаться, и тогда у нас есть шанс немного приблизиться к объективности (если есть желание к ней приближаться, конечно).

Образование, как никакая другая сфера, требует абсолютной честности (в первую очередь перед собой). Не сострадания, а правды (именно поэтому я с пеной у рта буду доказывать, что всех рисовщиков экзаменов, продавцов аттестатов и надувателей медалей надо при первой возможности вышвыривать из школы и подвергать общественной обструкции). Чтобы человек смог сделать шаг вперед, от него требуется не просто осознания, а в первую очередь принятия исходных данных. Человек должен не оценить их по шкале «плохо / хорошо», а просто отдать себе отчет в том, что они такие, какие есть – и тогда он будет способен спокойно работать. Я в этом отношении ратую целиком за авторитарный режим работы. Если вы выбираете работать со мной, то вы автоматически подписываетесь под тем, что играть будем по моим правилам. Многие родители ищут не учителя – они ищут человека, который будет претворять в жизнь их представление о воспитании и образовании собственного ребенка. Я совершенно против: хозяйка в кухне должна быть одна, и если вы уж согласились работать, то вы целиком доверяете человеку, с которым работаете.

Опасность ситуации этой честной работы в том, что, когда вы приводите своего ребенка ко мне, может оказаться, что в вашем ребенке немного перебор всякой гадости. Более вам скажу: если копнуть глубже, чаще всего оказывается, что этот перебор идет не от ребенка, а непосредственно от вас. Я уже давным-давно не приемлю формулировки «трудные дети». Не бывает трудных детей – бывают трудные родители. Из собственного детства помню такую пародию на тему из мультфильма «Осторожно, обезьянки!»:

 В каждом маленьком ребёнке,
 И в мальчишке, и в девчонке,
 Есть по 200 грамм какашек
 Или даже полкило!
 А вот в дяде или в тёте –
 Там уже какашек больше.
 И бывает так, что вовсе
 Целый дяденька – г***о!

Не хочу никого оскорбить – клоню к тому, что иногда (а давайте не будем лицемерить – чаще всего) учебная проблема – это всего лишь симптом гораздо более важного смещения системы координат, которое произошло в семье. В такой ситуации результат к ребенку придет тогда, когда сами родители сломают собственную гордыню и начнут работать над собой. Начнут заново учиться жить семьей, слышать своих сыновей и дочерей и открывать в себе возможность воспринимать несколько версий.

Скажу немножко парадоксальную мысль, но мне очень важно, чтобы ребенок хотя бы раз в процессе работы на меня накричал. Сорвался. Перестал считать, что учитель всегда прав. Это означает две вещи. Во-первых, ему не всё равно, что он делает и как, то есть он готов сцепиться со мной за право своего вИдения работы, предмета, правоты, картины мира и т.п. Был такой афоризм: «Если два человека всегда согласны друг с другом, то один из них лишний». Очень сложно вести диалог с учеником, который смотрит тебе в рот и уверен, что всё, что ты говоришь, есть абсолютно правильный ответ. В старших классах такого быть в принципе не должно – ученик должен уметь отбиваться. Если он победит меня, он победит и любой экзамен. А второе (и это, пожалуй, главное) – то, что, когда человек раскрывается, когда он преодолевает эту этикетную границу общения, только тогда он настоящий, только тогда он абсолютно искренний. И с этого момента – только с этого момента фиксации собственной абсолютной искренности – начинается настоящая работа. Настоящая работа невозможна в масках и полумерах – мы должны быть абсолютно открыты друг для друга. Отсюда начинается команда. Я когда-то сформулировал этот процесс раскрытия так: «Мне легко с тем, с кем мне тяжело». Поверьте: есть настолько уникальные дети, что стоит бросить всё время и силы, рискнуть карьерой, заработком, репутацией, чтобы докопаться до них, настоящих. Нет ничего ценнее этого открытия.

Процесс обучения – это когда два человека врываются в сознание друг друга, переворачивают там всё к чертовой матери, а потом расходятся в разные стороны, садятся и думают, что с этим делать. Вот то самое осознание «что с этим делать» и есть процесс обучения – процесс перерасстановки фигур на доске, когда кто-то рукавом снес твою партию. Поэтому учитель необязательно по статусу должен быть педагог (и – о, ужас! – не измеряется тиснённой в трудовой книжке категорией). Учителем будет любой, кто сможет перевернуть твое мировоззрение, кто заставит тебя инвентаризировать собственную картину мира и хотя бы парочку раз задать себе вопрос «Куда я живу?»: что мною движет, почему я изо дня в день поступаю именно так, что и чему я могу предпочесть, чем готов жертвовать и прочие неудобные. Но те вопросы, с ответами на которые обязан определиться каждый, иначе он не может бросаться громкими понятиями а-ля «картина мира». Всё остальное – это не учитель. Тьютор, репетитор, тренер, нянька – называйте какими угодно словами, но процесс обучения – обоюдный процесс. В учителе при встрече с учеником тоже должно что-то переворачиваться. Если он не способен на апгрейд, не готов к качественному скачку вперед, катализированному учениками, ему нечего делать в профессии.

Вообще заложить в ребенка желание постоянно подвергать пересмотру свою жизнь – одна из ключевых задач образования. В человеке должна быть воспитана потребность постоянно сверять свою адекватность с другими картинами мира, объяснять себе, зачем он изо дня в день осуществляет определенный набор механических действий, ставших для него «самими собой разумеющимися» – это убережет его от опасности обрасти рутиной и обывательщиной.

***

Не бывает хороших и плохих поступков (как не бывает правильных и неправильных ответов) – бывают приемлемые и неприемлемые последствия. И поэтому важнейшая задача образования – этого со-жительства, со-творчества, со-существования в одном пространстве ученика и учителя – прорастить в голове школьника осознание того, что любое действие (или бездействие) имеет последствия, и научить эти последствия взвешивать и выбирать приемлемые на основе той моральной координатной сетки, которую он выбрал себе как подходящую. Многие серьезно заблуждаются, полагая, что моя цель – сделать так, чтобы ребенок хорошо написал ЦТ (или сдал какой-нибудь другой экзамен). Совершенно нет! Моя цель – сделать так, чтобы каждый получил сообразно своей работе, сообразно расставленным приоритетам. Завалить экзамен – это ведь не противозаконно, каждый имеет на это право. Так вот я за ту самую социальную справедливость: я хочу, чтобы тот, кто выкладывался по пути больше, получал показатели лучше. Если хотите, я беру на себя право некоего санитара высшего образования, поэтому до финиша дойдут не все. Это не значит, что я сознательно собираюсь кого-то «закапывать», но каждому воздастся по работе. Каждому ребенку надо предоставить возможность облажаться – и чем раньше, тем лучше, для того чтобы он понимал ответственность за выбранную стратегию работы. В школе, к сожалению, очень редко ученикам показывают связь между работой и результатом (с каждым годом отметка все более и более решается иными механизмами). Но образование – это принятие для себя ответственности за результат, понимание соотнесения приложенных усилий с итогом на выходе.

Тот, с кем ты работаешь, должен на время работы стать смыслом твоей жизни. В твоем существовании не должно быть ничего важнее, чем это небольшое количество людей, к которым ты пришел на урок. Короткий формат (а за карьеру мне чаще всего приходилось «подхватывать» старшие классы, либо работать в репетиторском режиме последнего года) заставил очень остро воспринимать время. Я хочу, чтобы все мои дети – та, в общем, случайная комбинация состава, которая выпала нам в жизни, – понимали, что нам отведен всего год (если это одиннадцатый класс). Впрочем, даже если это класс помладше, мы тоже должны представлять, что не существует нескольких уроков или занятий. Урок один: он начинается 1 сентября и заканчивается 15-ого июня (или у кого когда экзамен). И мы обязаны представлять, что в этот урок необходимо вложить максимум эмоций, максимум энергии и взять от него максимум объема и глубины для себя. Надо научиться спрессовывать и растягивать время. То самое историческое «Carpe Diem», заявленное в хрестоматийном «Обществе мертвых поэтов», здесь ощущается как никогда. Когда дети понимают эту преемственность поколений, когда принимают для себя, что в следующем году они должны будут подвинуться, как весь мир подвинулся для них в году текущем, они осознают уникальность каждой секунды, проведенной бок о бок с группой, с классом, с учителем. Вы начнете стараться выжать из нее максимум, зацепить каждую возможность продлить эту командность. И тогда сам этот большой урок получается еще шире по содержанию и выходит наконец за рамки простой подготовки к экзаменам. Тогда финал будет мощнее, оправданнее, «киношнее», если хотите. Это мой идеал педагогики.

Сюжет должен быть драматическим, расставания болезненными, а развязки трагическими. Это единственный способ оживить в человеке тот отмирающий душевный пласт, которым он разучился пользоваться в циничной погоне за средними баллами, неиспорченными показателями и чистыми родословными. Я всегда немного разочаровываюсь, когда популярный артист обзаводится семьей, «пускает корни» и поет лишь про тепло родного очага. Тогда он умирает как артист. Вспомните хотя бы одного рок-исполнителя, который написал свою главную песню не молодым. Не было такого. Трагедия – основа любого творчества, боль как ничто другое подвигает на шедевры. Это же происходит и в учебном процессе. Если вы хотите для своего ребенка легкого пути, вы ему враг. Вы противник его образования. Если вы всеми силами стараетесь сделать так, чтобы учебный процесс он прошел без стрессов и потрясений, потерь и слез, вы заранее готовите его стать среднестатистическим.

Я живу для того, чтобы в жизни побеждали пассионарии – люди, страстно влюбленные в то, что они делают, выжимающие из процесса сотрудничества по полной каждую минуту, а не навсегда подчинившие его погоне за сухим результатом. Люди, для которых красиво идти не менее важно, чем точно дойти. Люди, фанатеющие от процесса, понимающие, что иногда процесс – это и есть результат, потому что жизнь – это процесс, а не результат и живем мы ее здесь и сейчас. Тогда какой смысл бросать всю жизнь на рельсы некоего призрачного итогового сертификата, который мы якобы должны получить в конце? Зачем мы куда-то спешим?

Я соберу профессию учителя из ремесел художника, журналиста, детектива (можно заменить на «психоаналитик») и режиссера-постановщика. Кто согласен с этой концепцией, с тем мы непременно сработаемся. Для меня высший пилотаж в том, чтобы все люди разделились ровнёхонько на два лагеря: тех, кто отдаст своего ребенка только мне и никому больше, и тех, кто отдаст своего ребенка кому угодно, только не мне. По крайней мере тогда я буду точно знать свою целевую аудиторию – людей, абсолютно верящих в то, что я делаю, и готовых пройти этот сложный и очень неоднозначный путь вместе (и знающих, ради чего его нужно идти).

Рубрика: Бородич Сергей // 17 Comments »